Мики Каштан
международный тренер
по ненасильственному общению
http://thefearlessheart.org
*Перевод и адаптация
Ольга Белогривцевой*
международный тренер
по ненасильственному общению
http://thefearlessheart.org
*Перевод и адаптация
Ольга Белогривцевой*
Продолжение. Начало здесь.
Практика: очеловечивание того, кто ненавидит
Свобода выбирать, которая возникает из мутации и интеграции нашей беспомощности – это база практики ненасилия. Это практика правды и любви к себе, и для неё точно необходимо мужество. Когда мы принимаем на себя обязательство жить ненасильственно, в такой же степени, как и Анита, работа продолжается и мы можем найти любовь другого. Как говорил Ганди: «Если мы лишь любим тех, кто любит нас - это вовсе не ненасилие. Ненасилие только в том, что мы любим тех, кто нас ненавидит.»
Это была следующая задача, поставленная перед Анитой. Самая прямая дорога попасть туда, в нашем воображении, - аналогична той, что мы применяли к себе. Если у Аниты были жестокие мысли во имя прекрасной цели, тогда, включая всех в круг заботы так, что мы можем любить всех, мы задаем тот же вопрос о тех, кто нас ненавидит.
В случае Аниты, вопрос будет: «Какова та прекрасная цель, ради которой они тащили мою сестру к кресту?» И мы не останавливаемся, пока мы не найдем человеческую потребность, которая есть и у нас. Однажды я задала себе такой вопрос о Гитлере[1], и я представила себе его потребность в таком мире и покое, который порожден тем, что он окружен людьми такими же как он. Такую потребность я вижу в каждом из нас, хотя она не всегда присутствует, и не всегда ведет нас к насилию. Я знаю по себе как мне одиноко, потому что я хочу найти больше людей, с которыми я испытываю это полное единение. Всё ли это называется феноменом Гитлера? Очевидно нет. К тому же, у Гитлера было детство, так захватывающе задокументированное Алисой Миллер в книге «Для вашего же блага». Из этой книги я поняла, в первый раз и сразу так ярко, какой эффект имеет детская травма насилия и пристыжения. Есть еще личный и коллективный стыд, который он испытывал вместе с другими во время Первой мировой войны, и глубокая травма базовой любви и чувства собственного достоинства. Это те самые раны, которые привели бы и других к транслированию своих потребностей в жестокие средства их удовлетворения, как об этом написал Джеймс Гиллиган в его книге «Насилие», где он указывает на справедливость и чувство собственного достоинство как на основные потребности, неудовлетворение которых в сочетании ведет к насилию. Анализ, каждый раз и для каждого человека или группы людей, должен быть детальный, тщательный, смелый и в тоже время любящий. Это отнюдь не просто. Я говорю только это: мы всегда можем найти, если мы ищем достаточно глубоко, даже за самыми отвратительными действиями, человеческие потребности схожие с нашими собственными.
Что тогда может это быть для людей из Ку-клукс-клана? Мы так же может применять механизм трансформации к их действиям как мы это делаем применительно к нашим собственным: какова та красивая цель во имя которой они это делают? Уметь cфокусироваться на этом требует немыслимой самодисциплины, потому что их действия так сложно понять и представить себе изнутри. Всё же эта дисциплина – основа для глубокой практики ненасилия. Основываясь на своем опыте и исследованиях, могу утверждать, что такое насилие возникает из унижения, и поэтому приводит меня к какой-то версии чувства собственного достоинства. В случае с Ку-клус-кланом, я представляю себе, что свобода выбора – часть того, что находится в основе их действий. Я поясню. Во-первых, я смотрю на это через призму американской истории. Как показывает Мишель Александр в книге “Новый Джим Кроу” , в определенные моменты в истории, такие как конец Гражданской войны и введение законодательства о гражданских правах, многое навязывалось белому населению Юга. Это повлекло новый цикл унижения и насилия. Аналогично не было механизма, чтобы «поймать» стыд и унижение и боль утраты немцев после Первой мировой войны, и многие считают, что это подпитало начало Второй мировой.
Несмотря на то, что происходила репатриация евреев после Второй мировой войны, совсем не было прямого внимания к травме от геноцида, и это напрямую способствовало развитию той шокирующей способности наносить вред палестинцам так скоро после того, как они были жертвами. В случае с «цветными» людьми репатриации вовсе не было, и было так мало сделано, чтобы помочь им восстановиться от травм нанесенных белой расой. И в этом жутком супе травмы, унижения и стыда, который был частью человеческой истории под патриархатом, мы находим еще и весь тот вред наносимый друг другу европейцами из поколения в поколение, который подпитывал культуру рабства, геноцида и завоевания, вышедшую далеко за границы Европы.
Возвращаясь к ситуации Аниты, и к вопросу, что могло бы привести людей творить такое в отношении её сестры, я прихожу вновь к непростому осознанию, что поскольку никогда в истории не было места травме, перенесенной белыми южанами, они ощущают, что теряют что-то, когда её сестра живет там. В их мире они теряют чувство собственного достоинства, ощущение предсказуемости, принадлежности и свободы. Я знаю, что я и Анита, и все те, кто глубинно «копают» в ненасилие, хотели бы этого для них, хотя мы против методов, которые они выбрали, или их искаженных идей об истории. Решение, если оно и есть, в том, чтобы трансформировать фундаментальные системы, которые продолжают подпитывать ненависть, и продолжать делать, что мы можем, чтобы любить людей какие они есть и желать, чтобы было внимание их истинным потребностям.
Для меня это фундаментальная цель, лежащая в свободе. Анита признает эту свободу. Вот что она мне сказала: «Я думаю, поэтому я включу это в свою практику, потому что свобода – одна из моих сильнейших потребностей, и я не хочу её только для себя.» После того, как она прошла через оплакивание своей беспомощности, внутренне с ликованием раскрыла её собственную прекрасную цель под жестокими мыслями и исследовала с любопытством и открытостью, что могло мотивировать людей из Ку-клус-клана, она – свободная женщина. Это морковка ненасилия. Абсолютно безграничная одурманивающая свобода.
Завершающие слова Аниты были: «Я собираюсь начать практику завтра. Мне уже легче.» Я разговаривала с ней недавно. Она еще работает над первой частью – безусловная любовь к себе. Она планирует приступить ко второй части через несколько недель. Меня не удивляет, что поиск безусловной любви занимает недели. Отделение себя от себя – одно из самых существенных травм, нанесенных системой, готовящей нас к разделению, разлуке. Залечивание этой раны с одновременным учетом наших ценностей – ключевая задача, которую мы себе ставим, чтобы нести в мир любовь и изгнать ненависть.
[1] Мики Каштан - еврейка (примечание переводчика).
Свобода выбирать, которая возникает из мутации и интеграции нашей беспомощности – это база практики ненасилия. Это практика правды и любви к себе, и для неё точно необходимо мужество. Когда мы принимаем на себя обязательство жить ненасильственно, в такой же степени, как и Анита, работа продолжается и мы можем найти любовь другого. Как говорил Ганди: «Если мы лишь любим тех, кто любит нас - это вовсе не ненасилие. Ненасилие только в том, что мы любим тех, кто нас ненавидит.»
Это была следующая задача, поставленная перед Анитой. Самая прямая дорога попасть туда, в нашем воображении, - аналогична той, что мы применяли к себе. Если у Аниты были жестокие мысли во имя прекрасной цели, тогда, включая всех в круг заботы так, что мы можем любить всех, мы задаем тот же вопрос о тех, кто нас ненавидит.
В случае Аниты, вопрос будет: «Какова та прекрасная цель, ради которой они тащили мою сестру к кресту?» И мы не останавливаемся, пока мы не найдем человеческую потребность, которая есть и у нас. Однажды я задала себе такой вопрос о Гитлере[1], и я представила себе его потребность в таком мире и покое, который порожден тем, что он окружен людьми такими же как он. Такую потребность я вижу в каждом из нас, хотя она не всегда присутствует, и не всегда ведет нас к насилию. Я знаю по себе как мне одиноко, потому что я хочу найти больше людей, с которыми я испытываю это полное единение. Всё ли это называется феноменом Гитлера? Очевидно нет. К тому же, у Гитлера было детство, так захватывающе задокументированное Алисой Миллер в книге «Для вашего же блага». Из этой книги я поняла, в первый раз и сразу так ярко, какой эффект имеет детская травма насилия и пристыжения. Есть еще личный и коллективный стыд, который он испытывал вместе с другими во время Первой мировой войны, и глубокая травма базовой любви и чувства собственного достоинства. Это те самые раны, которые привели бы и других к транслированию своих потребностей в жестокие средства их удовлетворения, как об этом написал Джеймс Гиллиган в его книге «Насилие», где он указывает на справедливость и чувство собственного достоинство как на основные потребности, неудовлетворение которых в сочетании ведет к насилию. Анализ, каждый раз и для каждого человека или группы людей, должен быть детальный, тщательный, смелый и в тоже время любящий. Это отнюдь не просто. Я говорю только это: мы всегда можем найти, если мы ищем достаточно глубоко, даже за самыми отвратительными действиями, человеческие потребности схожие с нашими собственными.
Что тогда может это быть для людей из Ку-клукс-клана? Мы так же может применять механизм трансформации к их действиям как мы это делаем применительно к нашим собственным: какова та красивая цель во имя которой они это делают? Уметь cфокусироваться на этом требует немыслимой самодисциплины, потому что их действия так сложно понять и представить себе изнутри. Всё же эта дисциплина – основа для глубокой практики ненасилия. Основываясь на своем опыте и исследованиях, могу утверждать, что такое насилие возникает из унижения, и поэтому приводит меня к какой-то версии чувства собственного достоинства. В случае с Ку-клус-кланом, я представляю себе, что свобода выбора – часть того, что находится в основе их действий. Я поясню. Во-первых, я смотрю на это через призму американской истории. Как показывает Мишель Александр в книге “Новый Джим Кроу” , в определенные моменты в истории, такие как конец Гражданской войны и введение законодательства о гражданских правах, многое навязывалось белому населению Юга. Это повлекло новый цикл унижения и насилия. Аналогично не было механизма, чтобы «поймать» стыд и унижение и боль утраты немцев после Первой мировой войны, и многие считают, что это подпитало начало Второй мировой.
Несмотря на то, что происходила репатриация евреев после Второй мировой войны, совсем не было прямого внимания к травме от геноцида, и это напрямую способствовало развитию той шокирующей способности наносить вред палестинцам так скоро после того, как они были жертвами. В случае с «цветными» людьми репатриации вовсе не было, и было так мало сделано, чтобы помочь им восстановиться от травм нанесенных белой расой. И в этом жутком супе травмы, унижения и стыда, который был частью человеческой истории под патриархатом, мы находим еще и весь тот вред наносимый друг другу европейцами из поколения в поколение, который подпитывал культуру рабства, геноцида и завоевания, вышедшую далеко за границы Европы.
Возвращаясь к ситуации Аниты, и к вопросу, что могло бы привести людей творить такое в отношении её сестры, я прихожу вновь к непростому осознанию, что поскольку никогда в истории не было места травме, перенесенной белыми южанами, они ощущают, что теряют что-то, когда её сестра живет там. В их мире они теряют чувство собственного достоинства, ощущение предсказуемости, принадлежности и свободы. Я знаю, что я и Анита, и все те, кто глубинно «копают» в ненасилие, хотели бы этого для них, хотя мы против методов, которые они выбрали, или их искаженных идей об истории. Решение, если оно и есть, в том, чтобы трансформировать фундаментальные системы, которые продолжают подпитывать ненависть, и продолжать делать, что мы можем, чтобы любить людей какие они есть и желать, чтобы было внимание их истинным потребностям.
Для меня это фундаментальная цель, лежащая в свободе. Анита признает эту свободу. Вот что она мне сказала: «Я думаю, поэтому я включу это в свою практику, потому что свобода – одна из моих сильнейших потребностей, и я не хочу её только для себя.» После того, как она прошла через оплакивание своей беспомощности, внутренне с ликованием раскрыла её собственную прекрасную цель под жестокими мыслями и исследовала с любопытством и открытостью, что могло мотивировать людей из Ку-клус-клана, она – свободная женщина. Это морковка ненасилия. Абсолютно безграничная одурманивающая свобода.
Завершающие слова Аниты были: «Я собираюсь начать практику завтра. Мне уже легче.» Я разговаривала с ней недавно. Она еще работает над первой частью – безусловная любовь к себе. Она планирует приступить ко второй части через несколько недель. Меня не удивляет, что поиск безусловной любви занимает недели. Отделение себя от себя – одно из самых существенных травм, нанесенных системой, готовящей нас к разделению, разлуке. Залечивание этой раны с одновременным учетом наших ценностей – ключевая задача, которую мы себе ставим, чтобы нести в мир любовь и изгнать ненависть.
[1] Мики Каштан - еврейка (примечание переводчика).
